Неточные совпадения
В 11 часов утра мы распрощались с Арму и круто повернули к востоку. Здесь был такой же пологий
подъем, как и против реки Такунчи. Совершенно незаметно мы поднялись на Сихотэ-Алинь и подошли к восточному его обрыву. В это
время туман рассеялся, и мы могли ориентироваться.
Надо все
время упираться ногой в камни, в бурелом, в основание куста, в кочку, обросшую травой, и т.д. При
подъеме на гору это не опасно, но при спуске всегда надо быть осторожным. В таких случаях легко сорваться с кручи и полететь вниз головой.
Я не знаю, что труднее —
подъем или спуск. Правда, при
подъеме в работе участвует дыхание, зато положение тела устойчивее. При спуске приходится все
время бороться с тяжестью собственного тела. Каждый знает, как легко подыматься по осыпям вверх и как трудно по ним спускаться книзу.
Береговая тропа проложена китайцами очень искусно. Она все
время придерживается таких долин, которые идут вдоль берега моря; перевалы избраны самые низкие,
подъемы и спуски возможно пологие.
От перевала Венюкова Сихотэ-Алинь имеет вид гряды, медленно повышающейся на север. Этот
подъем так незаметен для глаза, что во
время пути совершенно забываешь, что идешь по хребту, и только склоны по сторонам напоминают о том, что находишься на водоразделе. Места эти покрыты березняком, которому можно дать не более 40 лет. Он, вероятно, появился здесь после пожаров.
Я уже в это
время переживал большой умственный
подъем.
У меня бывали периоды больших
подъемов, когда я бывал близок к переживанию экстаза, и были периоды более охлажденные, когда я опускался ниже, были
времена ослабления творческого горения.
Я мог быть истерзан моей собственной болезнью и болезнью близких, мог быть несчастен от очень тяжелых событий жизни и в то же
время испытывать
подъем и радость творческой мысли.
Многое из творческого
подъема того
времени вошло в дальнейшее развитие русской культуры и сейчас есть достояние всех русских культурных людей.
Повторяю, что под творчеством я все
время понимаю не создание культурных продуктов, а потрясение и
подъем всего человеческого существа, направленного к иной, высшей жизни, к новому бытию.
Только жившие в это
время знают, какой творческий
подъем был у нас пережит, какое веяние духа охватило русские души.
А дочки тоже подивились на свою мамашу, так торжественно объявившую им, что «главнейшая черта ее жизни — беспрерывная ошибка в людях», и в то же самое
время поручавшую князя вниманию «могущественной» старухи Белоконской в Москве, причем, конечно, пришлось выпрашивать ее внимания Христом да богом, потому что «старуха» была в известных случаях туга на
подъем.
Симбирская гора, или, лучше сказать,
подъем на Симбирскую гору, высокую, крутую и косогористую, был тогда таким тяжелым делом, что даже в сухое
время считали его более затруднительным, чем самую переправу через Волгу; во
время же грязи для тяжелого экипажа это было препятствие, к преодолению которого требовались неимоверные усилия; это был подвиг, даже небезопасный.
И сам он в былые
времена тоже умел проделывать кое-что по части эквилибристики, но теперь зажирел и вообще сделался тяжел на
подъем.
Ему казалось, что
подъем бесконечен, и тупое отчаяние овладевало его душой. Но он продолжал карабкаться наверх, ежеминутно падая, ссаживая колени и хватаясь руками за колючие кусты.
Временами ему представлялось, что. он спит и видит один из своих лихорадочных болезненных снов. И панический переполох после пикника, и долгое блуждание по дороге, и бесконечное карабканье по насыпи — все было так же тяжело, нелепо, неожиданно и ужасно, как эти кошмары.
Улица тяжела на
подъем в смысле умственном; она погрязла в преданиях, завещанных мраком
времен, и нимало не изобретательна. Она хочет, чтоб торжество досталось ей даром или, во всяком случае, стоило как можно меньше. Дешевле и проще плющильного молота ничего мраком
времен не завещано — вот она и приводит его в действие, не разбирая, что и во имя чего молот плющит. Да и где же тут разобраться, коль скоро у всех этих уличных"охранителей"поголовно поджилки дрожат!
Это была одна из десятка фраз, слышанных мною за
время нашего пятидесятикилометрового
подъема до самой Чертовой лестницы, где ни один русский, ни один европеец до меня не бывал.
Дорн. Да… Но изображайте только важное и вечное. Вы знаете, я прожил свою жизнь разнообразно и со вкусом, я доволен, но если бы мне пришлось испытать
подъем духа, какой бывает у художников во
время творчества, то, мне кажется, я презирал бы свою материальную оболочку и все, что этой оболочке свойственно, и уносился бы от земли подальше в высоту.
По нынешнему
времени, конечно, и пятиалтынный — цена совершенно невероятная, однако это так было, и открытие мощей нового угодника в
подъеме ценности на жизненные припасы имело для прилегающих мест такое же значение, какое в недавние годы имел для Петербурга пожар мстинского моста.
И потому, когда пришел час к отъезду купцов восвояси, Фотей очутился на передке рядом с кучером, и скинуть его было невозможно до лежавшего на их пути села Крутого. Здесь был в то
время очень опасный спуск с одной горы и тяжелый
подъем на другую, и потому случались разные происшествия с путниками: падали лошади, переворачивались экипажи и прочее в этом роде. Село Крутое непременно надо было проследовать засветло, иначе надо заночевать, а в сумерки никто не рисковал спускаться.
Дорога была в высшей степени живописна и в то же
время, чем выше, тем более казалась опасной и возбуждала у непривычных к таким горным
подъемам нервное напряжение, особенно когда пришлось ехать узенькой тропинкой, по одной стороне которой шла отвесная гора, а с другой — страшно взглянуть! — глубокая пропасть, откуда долетал глухой шум воды, бежавшей по каменьям.
Везде — и наверху и внизу — кипела работа. Повсюду раздавался стук топоров и молотков, визг пил и рубанков, лязг и грохот. По
временам, при
подъеме тяжестей, затягивалась «дубинушка». Рабочие из порта в своих грязных парусиновых голландках доделывали и исправляли, переделывали, строгали, рубили и пилили. Тут конопатили палубу, заливая пазы горячей смолой, и исправляли плохо пригнанный люк, там, внизу, ломали каютную переборку, красили борты, притачивали что-нибудь к машине.
К восьми часам утра, то есть к
подъему флага и гюйса [Гюйс — носовой флаг [на военных кораблях поднимается во
время стоянки на якоре]. — Ред.], все — и офицеры, и команда в чистых синих рубахах — были наверху. Караул с ружьями выстроился на шканцах [Шканцы — часть палубы между грот-мачтой и ютом.] с левой стороны. Вахтенный начальник, старший офицер и только что вышедший из своей каюты капитан стояли на мостике, а остальные офицеры выстроились на шканцах.
Так это или не так, но факт сам по себе характерен: оргийные праздники бога «избытка сил» оказываются передвинутыми из благодатной осени в студеную зиму,
время «нужды». Зима с вызываемым ею оскудением жизненных сил и ранняя весна с опьяняющим
подъемом этих сил на почве зимнего их оскудения — вот
время, когда над людьми царит Дионис.
Как видим, даже злоба — и та, вопреки Толстому-проповеднику, способна преисполнить человека достоинством, высокою мыслью и чувством. К сожалению,
подъем жизни, вызываемый борьбою, опасностью и «злобою», Толстой рисует преимуществен, но лишь в традиционной области войны. Он редко и неуверенно касается другой области, где в настоящее
время как раз с огромною, упорно-длительною силою проявляется неиссякающая жизнь, рождаемая борьбою, злобою и опасностью.
В другое
время, заключенный в отдельное свое существование, он мог только противопоставлять себя этой силе, робко поклоняясь ей; но в эти часы высшего
подъема пламенное переполнение духа разбивало все грани и вело к целостному единению с этою силою; здесь собственная жизнь человека терялась на мгновение в жизни божества».
Из области оргиазма, — говорит Ницше, — для народа есть только один путь, — путь к индийскому буддизму; чтоб вообще быть выносимым с его влечением в Ничто, буддизм нуждается в этих редких состояниях экстаза с их
подъемом над
временем, пространством и индивидуальностью.
— Редкие состояния экстаза с их
подъемом над
временем, пространством и индивидуальностью требуют философии, учащей побеждать силою представления неописуемую безотрадность промежуточных состояний».
Дня через два мы подошли к перевалу. Речка, служившая нам путеводной нитью, сделалась совсем маленькой. Она завернула направо к северу, потом к северо-западу и стала подниматься.
Подъем был все
время равномерно пологий и только под самым гребнем сделался крутым. На перевале стояла небольшая кумирня, сложенная из тонких еловых бревен и украшенная красными тряпками с китайскими иероглифическими знаками. На вершине хребта лес был гораздо гуще. Красивый вид имеют густые ели, украшенные белоснежными капюшонами.
Мы остановились в недоумении. Куда итти? Держаться ли намывной полосы прибоя или следовать за тропою? В это
время подошел Вандага и сказал, что надо итти по тропе, потому что здесь ходят люди. Мы послушались его совета и, нимало не смутясь, стали карабкаться на кручу. Тропа шла зигзагами, но, несмотря на то, что проложена она была весьма искусно, все же
подъем на гору был длинный и утомительный. Мы с орочем взобрались на вершину прибрежного хребта, а шедшие со мной стрелки немного отстали.
Или ты только принюхался от
времени и привычки и работу червей принимаешь просто — за
подъем мыслей и вдохновения?
Творческий
подъем и экстаз вне
времени объективированного и математического, он происходит не в плоскости измерения, по горизонтали, а по вертикали.
Творческий акт есть уход от власти
времени,
подъем к божественному.
Солнце вставало над туманным морем. Офицер сидел на камне, чертил ножнами шашки по песку и с удивлением приглядывался к одной из работавших. Она все
время смеялась, шутила, подбадривала товарищей. Не
подъем и не шутки дивили офицера, — это ему приходилось видеть. Дивило его, что ни следа волнения или надсады не видно было на лице девушки. Лицо сияло рвущеюся из души, торжествующею радостью, как будто она готовилась к великому празднику, к счастливейшей минуте своей жизни.
Ревунов (перебивая). Да-с… Мало ли разных команд… Да… Брам и бом-брам-шкоты тянуть пшел фалы!! Хорошо? Но что это значит и какой смысл? А очень просто! Тянут, знаете ли, брам и бом-брам-шкоты и поднимают фалы… все вдруг! причем уравнивают бом-брам-шкоты и бом-брам-фалы при
подъеме, а в это
время, глядя по надобности, потравливают брасы сих парусов, а когда уж, стало быть, шкоты натянуты, фалы все до места подняты, то брам и бом-брам-брасы вытягиваются и реи брасопятся соответственно направлению ветра…
Он в это
время лежал на диване своей каюты, предоставленной ему от товарищества, как будущему пайщику, и только сквозь узкие окна видел полосу берега, народ на пристани, два-три дома на
подъеме в гору, часть рядов с «галдарейками», все — знакомое ему больше двадцати пяти лет.
Если бы не эта съедавшая его претензия, он для того
времени был, во всяком случае, выдающийся актер с образованием, очень бывалый, много видевший и за границей, с наклонностью к литературе (как переводчик), очень влюбленный в свое дело, приятный, воспитанный человек, не без юмора, довольно любимый товарищами.
Подъедала его страсть к картежной игре, и он из богатого человека постарался превратиться в бедняка.
Каково бы ни было наше строго порицаемое
время, оно все-таки без сомнения представляет сравнительный
подъем, а не упадок нравственности, низменность которой в тридцатых годах была поистине феноменальна и ужасна.
Профессиональным писателем он совсем не смотрел, и только его разговор, даже касаясь предметов обыденных, мелких подробностей заграничной жизни, облекался в очень литературную форму, полон был замечаний, тонко продуманных и хорошо выраженных; но и тогда уже для того, кто ищет в крупных литературных деятелях
подъема высших интересов, отзывчивости на жгучие вопросы
времени, Гончаров не мог быть человеком, способным увлекать строем своей беседы.
От бывших на войне с самого ее начала я не раз впоследствии слышал, что наибольшей высоты всеобщее настроение достигло во
время Ляоянского боя. Тогда у всех была вера в победу, и все верили, не обманывая себя; тогда «рвались в бой» даже те офицеры, которые через несколько месяцев толпами устремлялись в госпитали при первых слухах о бое. Я этого
подъема уже не застал. При мне все
время, из месяца в месяц, настроение медленно и непрерывно падало. Люди хватались за первый намек, чтобы удержать остаток веры.
До последнего
подъема русского сознания у нас господствовала тенденция, что вся московская, допетровская Русь — это сплошной и беспросветный мрак невежества. Теперь, когда мы освободили свои глаза от чужих очков, историческое зрение лучше видит проблески русской образованности и культуры даже в такое
время, каким является
время Грозного царя.
Извозчик продолжал, переводя по
временам дух, будто отдыхал после
подъема тяжелой ноши. Прижавшись к лекарю, слушал его Андрюша и переводил рассказ по-итальянски. Антон с жадностью подбирал каждое слово.
— В городе, — сказал он, — жизнь текла по прежнему… Порт-артурцы точно привыкли к бомбардировкам. Тем более, что в это
время был большой
подъём духа — прибыл С. О. Макаров, так трагически погибший 30 марта. На него возлагались большие надежды… Он вдохнул дух отваги даже в мирных обывателей. Бомбардировка 9 марта не произвела на них никакого впечатления… В городе было обычное движение… Я как раз в это
время ехал на «рикше» [извозчик.] по главной улице, когда послышались залпы из японских орудий…